“Начнем и посмотрим, что будет!” Интервью

10 октября Союзу некоммерческих организаций и фондов Эстонии, или EMSL (до 1996 года – Центру фондов Эстонии), исполнилось 20 лет. Первый руководитель организации Рита Тамм, которая сейчас работает представителем  ОБСЕ в Молдавии, в беседе с нынешним исполнительным директором Союза Урмо Кюбаром вспоминает интересные и значимые моменты в развитии организации.

Предлагаем Вашему вниманию перевод беседы в небольшом сокращении.

Чем именно ты занимаешься в Молдавии?

Во-первых, в Молдавии я являюсь советником ОБСЕ в области права, занимаюсь повышением осведомленности работников относительно их прав, консультирую в области международного права и т.д., а во-вторых, руковожу программой по правам человека и развития демократии, что означает составление и реализацию проектов вместе с неправительственными организациями, а также надзор за развитием Молдавии, т.к. раз страна желает стать членом ЕС, в таком случае реформам и законодательству следует меняться в правильном направлении. Сейчас на повестке дня, например, основательная реформа системы юстиции и полиции на деньги ЕС.

Я подозреваю, что поле для деятельности в твоем секторе такое же бескрайнее, каким было гражданское общество в 1991 году в Эстонии, когда основали Центр фондов Эстонии. Так ли это?

В то время в Эстонии термин «гражданское общество» был практически неизвестен. Из-за рубежа просочилось понятие «некоммерческий, недоходный», значение которого не понимали. Государственные чиновники постановили для себя, что есть коммерческие предприятия, а некоммерческий сектор – это когда люди собираются вместе и варят себе кофе. «Доброволец/волонтер» так же было понятием с девальвированным значением, слова «целевое учреждение/фонд» не употреблялось, не было и закона, на который можно было бы опереться. Но фонды  все же появлялись, например, Фонд открытой Эстонии (Avatud Eesti Fond, AEF) и Фонд культуры Эстонии (Eesti Kultuurifond), который в начале и взял нас под свое крыло. Когда из Центра фондов Эстонии туда пожаловала делегация, было решено, что у них мог бы быть партнер в Эстонии.  

Как нашли тебя?

Я работала юристом в Фонде культуры Эстонии. Декретный отпуск подходил к концу и меня позвали, предложили познакомиться с новшеством и встретиться с делегацией из Центра фондов Эстонии.

Почему именно ты?

В то время у них не было людей, которые владели бы иностранными языками. Вообще-то, это место в начале предлагали и другому человеку, но он получил более выгодное для себя предложение и отказался. Данное место ведь не сулило зарплату – предлагали место, а содержанием нужно было наполнять его самостоятельно.  

Совершенно бесплатно?

Ну, я получала зарплату, которая  в то время равнялась 20 долларам США, чтобы выжить. Вообще-то, выжить на такую сумму было невозможно, поэтому наряду с этой работой я трудилась и как юрист в других местах.

Фонд культуры Эстонии взял нас под свое крыло, обеспечил столом в общем помещении, в котором также трудились Еврейское культурное общество и одно транспортное предприятие. Бумагу мы тоже получали от Фонда культуры Эстонии, пользовались их телефоном и факсом, а компьютеров тогда, конечно же, еще не было.

Чем же ты стала заниматься на новом рабочем месте?

Начало было странным. Было скорее так, что начнем, а там посмотрим, что будет. Иначе тогда не могли, да и я не умела! Как я уже говорила, термины вызывали у всех путаницу. У Сороса в Фонде открытой Эстонии в то время уже несколько лет трудилась Малл Хеллам, которая разговаривала на сказочном языке о nonprofitах и таких вещах, о которых остальные ничего не знали. AEF был, судя по всему, единственной организацией в то время, которая в этой теме что-то понимала и у которой была налажена структура. Помимо субсидий, они распространяли информацию о возможностях обучения и однажды прислали нам сообщение о возможности принять участие в конкурсе на стипендию университета Джона Хопкинса. Тогда я переслала это объявление своим членам…

… подожди! «Переслала своим членам» означает, что вложила бумагу с текстом в конверт и отправила по обычной почте с маркой?

Разумеется! И я стала ждать ответов, но никто не хотел выставлять свою кандидатуру на конкурс, и тогда я решила, что сама стану кандидатом. Это была первая проектная заявка в моей жизни, которая к тому же принесла успех. Я написала, что хочу исследовать налоговые льготы для некоммерческих организаций. Я тогда не смогла правильно сформулировать предложение. Когда я приехала в США, то поняла, что третий сектор представлен не 50 организациями, а 21 различной категорией, и это, конечно, вызвало панику.

В Эстонии деятельность Центра фондов Эстонии, очевидно, затормозилась?

Я пробыла в Америке четыре месяца. Калле Лийв из Фонда культуры был председателем правления, так что в случае, если нужно было где-то публично выступить, он выручал, но в общем и целом в организации  в тот период ничего не происходило.  

Перед мои отъездом мы начали работать с законами. AEF снабдил нас несколькими экспертами, но они обладали очень разным опытом своих стран, было сложно понять, что могло бы подойти именно нам. Первый закон был сделан с учетом опыта Америки. Нас ведь сначала не приглашали в Рийгикогу или в министерства; перемена произошла только после того, как я получила ту стипендию – тогда стали относиться серьезнее.

А третьим непаханным полем были обучения. Центр фондов Европы приступил к поиску и обучению представителей различных стран, стал рассказывать о том, что такое fundraising и что такое написание проектов. Слушали эти рассказы с раскрытым ртом.

Люди, очевидно, считали, что если есть Центр фондов, то если тебе там сразу не вручат кучу денег, то по крайней мере сообщат, по какому адресу эту кучу можно получить. Когда мы включили себя в телефонный справочник, то 2/3 звонков касались именно выдачи субсидий. Время было достаточно сложное, у людей было множество проблем и не было организаций, которые этими проблемами бы занимались. Я немного занималась преподаванием психологии, чтобы справиться.

Но первоочередной задачей был поиск мест, в которые можно было направить людей с их бедами. Помню, как однажды возвращаясь из Парижа я доплатила за то, чтобы мой весивший 31 килограм чемодан с каталогами различных фондов приняли на борт самолета.

Несколько лет назад мы, наконец, выкинули все эти старые каталоги..

Ну, конечно! А в том время они были на вес золота. Мы еще делали с них копии для всех желающих на копировальной машине. Не знаю, многие ли получили таким образом помощь, и перед нами ведь тоже все время стояла эта проблема.

Как ты ее решила?

Будучи в Америке я сразу с первой недели помимо проведения исследования параллельно занималась поиском денег, поскольку по сути мы занимали помещения Фонда открытой Эстонии (AEF), а идея была в том, чтобы предоставить крышу и создать инфоцентр для всех, в том числе и для AEF, и для Фонда культуры. На третьей неделе пребывания в Америке я получила странное письмо. В Эстонии мы проводили какой-то семинар, очевидно, на тему написания проектов или законодательства, и один журнал взял тогда у меня интерьвю. И только представь: бывший банкир из Арканзаса, хобби которого заключалось в наблюдении за развитием Эстонии, и который ходил в центр зарубежных эстонцев читать газеты, прочитал то интервью и написал мне, что хочет помочь! Я связалась с ним, он приехал в Балтимор на машине, что заняло у него 11-12 часов, и провел для меня обучение на тему поиска средств.

Я уже не помню, сколько писем было всего отправлено.. я посещала все мероприятия, из Центра фондов Америки я получала адреса и так вот и ходила, стучалась в двери, представлялась и просила помочь. Конечно, имя Рита Тамме не вызывало пиетета, но двери открывала стипендия американского университета.

А что вообще ты им говорила?

Что же еще я могла им говорить, как не о том, что нам необходимо обучение на разные темы. Действовала по интуиции, гооврила и отслеживала язык тела собеседников. Но у меня получалось действовать убедительно. Эстония в то время казалась экзотичной страной, а я была полна энтузиазма и очень хотела совершить этот прорыв, – мы были единственными в странах Балтии, в Латвии и Литве тогда ничего подобного не происходило, да и во всей Европе немного было таких, как мы.

В Вашингтоне мне в руки попалась книжка о благотворительных организациях Эстонии до второй мировой войны. Я написала небольшой анализ на тему того, что наши организации были созданы не после распада СССР, но многие из них действовали на правах правопреемников обществ, созданных еще в начале века. Моему руководителю Лестеру Саламонилу этот анализ показался интересным, и он пригласил меня выступить на одном мероприятии, на котором были представлены все крупные инвесторы. Так снова появились контакты.

Одним из тех, кто ответил, был Фонд Чарльза Стюарта Мотта (Charles Stewart Motti fond). Они прислали психолога, который на одной конференции подошел ко мне и весь день посвятил мне, задавал вопросы о том, как я понимаю происходящее, что думаю и планирую. Конечно же, я не догадывалась, что это было что-то вроде тестирования моей вменяемости. И незадолго до моего отъезда мне пришел билет на полет бизнес-классом во Флинт, где находился офис фонда, т.к. главный директор хотел со мной пообедать. Обед продлился примерно полтора часа, причем около часа мы говорили о том, как дела, как жизнь. И за оставшиеся тридцать минут он сказал: «Хорошо, теперь давайте очень кратко, сколько денег вам надо и для чего. Только реально!» .

Так мы договорились о первых годах финансирования.

Здорово!

Это было невероятно захватывающе! Мы до этого тоже получали субсидии из Франции, от одного полуполитического фонда. AEF и Фонд культуры также нас поддерживали, но все же мы были как бедные родственники. Участвовали в обсуждениях, на которые приглашали; комментировали, когда представлялась такая возможность, но не могли сами организовывать подобные дискуссии. Работа по лоббированию стала теперь основательнее, мы организовали круглый стол с Рийгикогу и министрами, чтобы поговорить о том, зачем вообще нужны неправительственные организации, зачем – действующие в общественных интересах, и какие законы необходимо принять. Очень хорошие отношения у нас возникли, например, с Юханом Партсом, который в то время был зам.канцлера в Министерстве юстиции, а также с председателем правовой комиссии Ригикогу Даймаром Лийвом.

Но перед тем, как идти в банк и ставить свою подпись, я попала в аварию на автомобиле. В результате этого моя правая рука полгода пробыла в гипсе, и вообще-то, мне следовало придерживаться постельного режима. Тогда я написала в Фонд Мотта, можно ли взять на работу водителя, и они, к счастью, разрешили.

Получается, что у нас в начале было два работника – руководитель и шофер?

Два с половиной – один из бухгалтеров Фонда культуры работал у нас на полставки. Шофер также выполнял многие другие поручения. Мы съехали из помещения Фонда культуры в старый дом, в котором постоянно приходилось что-то чинить. Супруга шофера очень сердилась и говорила, что мужу в жизни не приходилось так много работать. Да и мне тоже, в общем-то. Дети уже привыкли, что на первом месте у меня были дела Центра.  

Затем мы приняли на работу секретаря-делопроизводителя, стали издавать инфобюллетень, составили т.н. кодекс работы для фондов, состоящий из 10 принципов, т.е. такой своеобразный кодекс этических норм.

Однажды позвонил молодой человек из Корпуса мира, который хотел стать волонтером. Я сказала, что приходите, и он удивился ,т.к. в других местах ему все говорили, что помощь не требуется. Натан остался у нас на целый год и делился с нами своим американским опытом и идеями. Мы запустили регулярную программу обучения, раз в неделю обязательно проводили такие мероприятия. Рассказывали таким образом о бухгалтерском учете, написании проектов и т.п. Благодаря средствам Фонда Мотта обучение было для всех желающих бесплатным. Количество наших членов особено не увеличивалось, членские взносы практически не поступали, хотя сумма и была символической.  

Кто в то время являлся членами Центра фондов и почему?

Большинство находилось в поиске денег. В то время возникало много таких организаций. К нам приходили, некоторые оставляли заявление о вступлении. Тогда мы принимали всех. Например, был фонд под названием «Mõõk», который мы сначала зарегистрировали, но когда они не получили денежной поддержки дело заглохло. Члены Центра надеялись, что им пошлют что-нибудь ценное, многие искали, например, работу. Некоторые наши члены смогли путешествовать при помощи нашей организации, т.к. интерес к Эстонии за рубежом увеличивался очень быстро. Было и несколько ужасных историй о том, как под проекты выделялись деньги, а с ними просто убегали… Но были, конечно же, и сильные деятельные личности. Например, Эне Хион хотела создать в Кадриорге центр, в котором пожилые люди могли бы проводить досуг.

… который и сегодня замечательно функционирует.

Инициатор Продуктового банка и руководитель Эстонско-голландского фонда «Подсолнух» Пийт Бурфейн в то время впервые приехал в Эстонию, ни слова не знал по-эстонски и сказал: “Rita, you are lucky people here, it’s an empty country! I’d want to have this space!” Он стал поддерживать различные начинания местных активистов.

Но ты прекратила работать во благо Центра фондов Эстонии в 1995 году. Почему?

Причина была очень личная – я планировала отъезд из Эстонии, но в конце концов все-таки осталась в Таллинне и позже устроилась на работу в Союз леса.  

Какую организацию ты передала следующему руководителю, Хели Касе?

Небольшую, но в рабочем состоянии. Оглядываясь назад, сложно оценить, но я считаю очень важным, что в тогдашнем эстонском обществе мы смогли закрепиться, с нами считались и приглашали к обсуждению различных вопросов. В Рийгикогу приняли закон как о некоммерческих организациях, так и целевых учреждениях, который с тех пор более-менее существет в прежнем виде. Министерство финансов утвердило список организаций, получающих льготы на налог с оборота.

И, конечно, не менее важно и то, что Хели не должна была сразу в самом начале своей деятельности в панике искать нового инвестора, а смогла сосредоточиться на содержательном развитии Центра, т.к. Фонд Мотта решил продлить нам финансирование еще на два года. Так что, если память мне не изменяет, как раз спустя эти два года наступило то счастливое мгновение, когда эстонское государство сделало свой первый, в финансовом смысле небольшой, но политически важный вклад в дальнейшее развитие организации.

Вопросы задавал Урмо Кюбар.

Перевод: Татьяна Лаврова

• Новости